Вы после Франции являетесь самой многолюдной, самой богатой республикой. Ваше положение призывает вас играть большую роль в делах Европы. Чтобы быть достойными своего предназначения, устанавливайте законы только разумные и умеренные. Приводите их в исполнение с силой и энергией. Покровительствуйте распространению просвещения и уважайте религию. Составляйте ваши воинские части не из беспринципных людей, а из граждан, придерживающихся принципов республики и непосредственно заинтересованных в ее процветании.

Вы должны в целом проникнуться чувством своей силы и достоинства, присущего свободному человеку. Отделенные друг от друга и подавляемые тиранией в течение веков, вы сами не завоевали бы себе свободы. Но через несколько лет, даже предоставленные самим себе, вы станете такими, что ни у одного государства в мире не хватит сил отнять ее у вас. А до тех пор великая нация предохранит вас от нападения соседей. Ее политическая система объединится с вашей.

Если бы римский народ использовал свою силу так же, как французы, то римские орлы красовались бы еще на Капитолии и восемнадцать веков рабства и тирании не обесчестили бы род человеческий.

Я проделал для укрепления вашей свободы и с единственной целью обеспечить ваше счастье такую работу, какая до сих пор выполнялась только из честолюбия и властолюбия.

Я назначил много людей на служебные должности. Я мог порой забыть честного человека, отдав предпочтение интригану. Но предоставить вам самим произвести эти первые назначения было бы связано с большими неудобствами; вы еще не были организованы.

Я вас покидаю через несколько дней. Только приказы моего правительства или опасность, непосредственно угрожающая Цизальпинской республике, вернут меня к вам. Но куда бы ни призвала меня служба моему отечеству, я всегда буду проявлять горячую заботу о счастье и славе вашей республики.

Главная квартира. Милан. 22 брюмера VI года (12 ноября 1797 года)».

Приказ по войскам в день его отъезда гласил:

«Солдаты, я завтра уезжаю и отправляюсь в Раштадт. Вдали от армии я буду тосковать о минуте, когда снова окажусь среди вас, отважно преодолевающих новые опасности. К какому бы делу ни были призваны правительством солдаты Итальянской армии, они всегда с достоинством будут поддерживать свободу и славу французского имени.

Солдаты, говоря о государях, которых вы победили, о народах, которые вы освободили, о битвах, которые вы выиграли в двух кампаниях, повторяйте себе: в двух кампаниях мы могли сделать еще больше!»

Наполеон отправился в Турин и остановился у французского посланника Женгеле (17 ноября). Сардинский король пожелал его видеть и засвидетельствовать ему лично свою признательность. Обстоятельства, однако, были уже таковы, что он не счел возможным участвовать в придворных церемониях и продолжал свой путь в Раштад, перевалив через Мон-Сенис. В Женеве он был принят, как будто во французском городе, с энтузиазмом, свойственным женевцам.

При его прибытии в область Во приветствовать его во главе жителей вышли три группы молодых и красивых девушек. Одна группа была одета в белое, другая – в красное, третья – в синее. Эти девушки поднесли ему венок, на котором была лента с надписью из знаменитого арбитражного решения, провозглашавшего свободу Вальтелины: «Ни один народ не может быть подданным другого народа».

Направляясь к Раштадту, он проехал через несколько швейцарских городов, в том числе через Берн, и переправился через Рейн в Базеле.

Прибыв в Раштадт, он нашел приготовленными для себя обширные апартаменты дворца. Трейяр и Боннье, которых Директория прикомандировала к нему для переговоров о мире с Германским союзом, прибыли на несколько дней раньше его. Старый граф Меттерних представлял на этом конгрессе императора как главу Германской конфедерации.

Граф Кобенцль представлял его же как главу Австрийского дома. Образовалось, таким образом, две делегации, противоположные как по своим интересам, так и по данным им инструкциям. Граф Лербах представлял на заседаниях собственно Австрийские земли. Граф Меттерних играл чисто парадную роль. Кобенцль вершил делами.

После обмена ратификационными грамотами Кампоформийского договора уполномоченные подписали, во исполнение этого договора, конвенцию о передаче Майнца: 1) австрийские войска выходят из Майнца, и там остаются только войска курфюрста; в тот же час в него входят французские войска и вступают во владение им; 2) французы покидают Венецию и Пальманову, оставив там лишь венецианские войска, и австрийцы занимают эти города, так же как и всю страну.

Представитель Майнца Альбили энергично протестовал. Все германские государи подняли крик: Майнц, говорили они, не принадлежит Австрии. Они обвинили императора в том, что он предал Германию ради своих интересов в Италии. Графу Лербаху, как делегату собственно Австрийских земель, было поручено ответить на все эти протесты, что он и сделал с присущей ему силою, агрессивностью и иронией.

Швеция пожелала присутствовать в Раштадте как посредница и как один из гарантов Вестфальского договора. Россия со времени Тешенского договора предъявляла такие же притязания, но она находилась в данный момент в войне с Францией. Со времени Вестфальского мира положение Европы сильно изменилось: Швеция в то время оказывала большое влияние на Германию, она стояла во главе протестантской партии и пребывала во всем блеске побед великого Густава; Россия еще не была европейской державой, а Пруссия едва существовала.

Развитие этих двух держав низвело с тех пор Швецию в разряд третьестепенного государства; ее притязания, следовательно, были совсем не ко времени. Этот двор имел к тому же безрассудство сделать своим представителем в Раштадте барона Ферзена. Милости, которыми он пользовался при Версальском дворе, его интриги во времена Учредительного собрания и ненависть, которую он не переставал выражать к Франции по всякому поводу, делали его настолько малопригодным для подобного назначения, что его выбор мог быть истолкован только как оскорбление республики.

Когда он по этикету пожаловал с визитом к французскому уполномоченному, то представился как посол Швеции и посредник на конгрессе. Наполеон заявил ему, что он не признает никаких посредников, и притом прежние воззрения Ферзена не позволяют ему быть посредником между республикой и императором Германии, и что он не сможет больше принимать его. Барон Ферзен был так этим смущен, а оказанный ему прием наделал столько шума, что на другой же день Ферзен оставил Раштадт.

Немедленно после передачи Майнца французским войскам Наполеон вызвал на совещание Трейяра и Боннье и, доказав им, что инструкции Директории оказались недостаточными, заявил о своем нежелании оставаться далее на конгрессе и о своем отъезде. Дела в Раштадте оказались более сложными, чем в Кампоформио. Следовало разрубить узел, чтобы покончить с ним.

Директория не знала, что предпринять. Кроме Трейяра и Боннье, она назначила еще новых уполномоченных. Наполеон, давно уже недовольный внешней политикой правительства, решил не вмешиваться более в переговоры, которые неизбежно должны были плохо кончиться.

Внутреннее состояние Франции предвещало к тому же близкое торжество демагогов, а мотивы, которые побудили его уклониться от приема при Сардинском дворе, заставили его теперь избегать проявлений восхищения, которое расточали ему германские государи. Он счел полезным окончить первый акт своей политической жизни миром в Кампоформио, отправиться в Париж и жить там как частное лицо до тех пор, пока обстоятельства это позволят.

Во время своего короткого пребывания в Раштадте он старался окружить французских уполномоченных, на которых до того времени почти не обращали внимания, уважением и почетом, на которые представители великого народа имели право со стороны иностранных уполномоченных и толпы мелких германских владетелей, осаждавших конгресс. Он добился от правительства отпуска значительных сумм в распоряжение уполномоченных, чтобы они были в состоянии поддерживать достоинство своего сана. Содержание, назначенное им, было недостаточно, и это дурно отражалось на престиже республики.